Год с лишним назад президент Дмитрий Медведев провозгласил, что в ХХI в. России необходимо впервые в своей истории осуществить ненасильственную модернизацию, основанную на демократических ценностях. То, какими событиями завершается нынешний год, со всей очевидностью показывает, что эскалация насилия в обществе превращается для страны в главную проблему. Ее политическая суть проста: рост насилия и его причины закрывают возможности любой мирной и демократической модернизации.

Почему так происходит — тому учит история. Появление в центре политической повестки дня проблемы насилия почти всегда индикатор того, что имеет место не эволюционный, а революционный процесс. В его основе лежит политическая поляризация общества и растущие и среди элиты, и среди обывателей представления о предпочтительности разрешения конфликтов с помощью радикализации ситуации и эскалации требований. Власть в раскрутке этого маховика не обязательно играет ведущую роль. Скорее, процесс идет по принципу взаимного усиления и — в этом смысле — взаимопомощи и взаимозависимости радикалов разного толка.

Питательной средой для них является то, что политические институты считаются неэффективными, законные установления и процедуры — недостаточными, политический класс — подозрительным и склонным к узурпации. И тогда главным политическим правом народа многим начинает казаться не право избирать и участвовать в управлении, но право наказывать виновных в тех или иных проблемах.

Вслед за этим следует развитие самой политической практики по принципу «то, что сегодня радикально, завтра умеренно, а послезавтра — контрреволюционно». Механизм динамики политического процесса такого типа точно описан одним из современников французской революции: «Для того чтобы стать популярнее своего соперника, каждый желает превзойти его в насилии и победить — тем самым очиститься от подозрений в пособничестве контрреволюции, в чем соперник не преминул его обвинить, и укрепиться благодаря своей суровости».

К чему ведет суровость — тоже очевидно. Поскольку отношения власти и общества зиждутся на взаимном недоверии, а реализация решений, когда отвергаются институты, все равно требует механизма и воли, то дело в конечном счете идет к появлению и росту популярности идеи высшей единоличной власти. Власти, очень часто, к сожалению, наделяемой народом качествами жесткой и даже жестокой, но вроде бы все же справедливой добродетели.

Если извлекать выводы из многочисленных исторических примеров такого рода, то следует сказать, что современной российской политике, все время работающей в «ручном управлении», более всего необходимы сильные, эффективные и пользующиеся высоким общественным доверием институты. Суть дела именно в этом, а не в решительности властных реакций на прорывающееся то здесь, то там сквозь ткань общества насилие. Решительность ничего не решает, если отсутствуют предупреждающие радикализм институты и доверие к ним.

Многие политические философы говорили, что среди обычных человеческих притязаний во главе угла стоят два: во-первых, на защиту от насилия, а во-вторых, на значимость (и уважение) своих прав и интересов. Политическая эволюция показала, что эти притязания удовлетворяет вначале правовое государство, а затем — демократия.

Последние события в стране довольно явно демонстрируют, что в восприятии демократии и демократических ценностей сегодня российским обществом в первую очередь востребованы уже не потребительские ценности демократии (вопросы соотношения демократии и благосостояния, бывшие столь актуальными в 90-е и в первой половине нулевых). И еще не процедурные ценности демократии (реализация свобод, участие в политике для всех). Но более всего ожидаемы именно ценности демократии как универсальной и равной законности (правопорядка) и справедливости (соблюдения прав).

Это означает, что главная демократическая (а значит, и модернизационная) политика в современной России состоит в модернизации и преодолении «правового нигилизма» самого государственного механизма. В возведении главных оснований современного правового государства — независимого и справедливого суда, а также эффективной и пользующейся всеобщим доверием полиции.

Революционная враждебность смолкает именно тогда, когда заявляет о себе институциональная дееспособность.