Михаил Ходорковский выступил с последним словом на втором процессе по делу ЮКОСа и поставил стране неутешительный диагноз (подробнее см. статью на стр. 02). Он сказал, что ему стыдно за страну [в ее нынешнем состоянии], что не страшно умереть в тюрьме за свою веру в другое будущее для страны, что приговор по делу станет частью истории.

Это была политическая речь. Мы уже привыкли к тому, что Ходорковский — политик, стал он таковым в тюрьме, сделало его политиком дело ЮКОСа и преследование со стороны так называемой системы (т. е. со стороны власти). Ходорковский и сам был частью системы, но, посадив его в тюрьму и отобрав бизнес, система сняла с него ограничения — негласно-правовые, этические, какие угодно. Специально отметим, что Ходорковский и Лебедев уже почти отсидели свои сроки по первому приговору, а второе обвинение выглядит абсурдным и неподготовленным.

Посадив Ходорковского, власть сняла с него цензуру. А начав второй процесс — предоставила трибуну. В самом этом деле, в показаниях свидетелей и подсудимых, в утверждениях прокуроров происходит беспрецедентная оценка событий недавней истории. Каждое интервью Ходорковского, высказывания о состоянии экономики или о политической ситуации более значимы и весомы, чем высказывания политологов и даже крупных чиновников. Приговор по его делу — это уже давно не приговор по конкретному делу, а ответное высказывание системы. Ходорковский выносит приговор системе (один из последних — предсказание кризиса не позже 2015 г.), система в ответ обещает ему и наверняка даст новый срок. Система не может по-другому — и тем самым подтверждает диагноз.

Иногда возникает дискуссия, политическое ли дело ЮКОСа. Безусловно, политическое, но не в том смысле, что обвиняемые — прямые противники режима. Никаких действий по свержению законной власти они не предпринимали. Само дело служит доказательством некомпетентности и узколобости режима. А как иначе охарактеризовать власть, которая вынуждена любой ценой держать в тюрьме человека, чтобы выглядеть в собственных глазах правой и последовательной?

Ходорковский показал, что он не может измениться. Система — может.